Кстати, герцог Мальборо (которого Маколей сильно не любит и не упускает случая лягнуть; потому то, что он про него пишет, вызывает у меня не больше доверия, чем у вас - истории про Джефрейса) - это скорее по разряду ворюг. И воевал, и воровал он одинаково лихо, за что благодарное отечество и воздвигло ему замок Бленхейм. А вот лорд Джефрейс вошел в английскую историю как типичный кровопийца...

Вообще-то, если уж говорить о стереотипах, надо не забывать. что в романе есть еще одни пострадавшие, а также потерпевшие, а именно испанцы. Сабатини честно и в деталях вопроизводит leyenda negra о славных кастильских обычаях: кровожадные и фанатичные испанцы. только и думающие, как бы кого ограбить. Образ этот, мягко говоря, не вполне соответствует истине, на что испанские историки жаловались неоднократно и безуспешно.

Сабатини написал очень красивую и романтическую сказку, опираясь на школьную историю Англии. А в этой истории и Джефрейс, и испанцы играют роли записных злодеев.

Quote

Кстати, герцог Мальборо (которого Маколей сильно не любит и не упускает случая лягнуть; потому то, что он про него пишет, вызывает у меня не больше доверия, чем у вас - истории про Джефрейса) - это скорее по разряду ворюг. И воевал, и воровал он одинаково лихо, за что благодарное отечество и воздвигло ему замок Бленхейм. А вот лорд Джефрейс вошел в английскую историю как типичный кровопийца...

Если бы Вильгельм и Анна не создали для Мальборо театр военных действий, он вошел бы в историю как гонитель монмутцев и любовник леди Кастлмейн. Благодарное отечество не всегда было таким уж благодарным, но это тема для отдельного топика, чтобы не оффтопить здесь. Кстати, дворец Бленхейм - это красиво. Площадь парка меньше площади самого дворца...
Что до героя нашей темы, то он вошел в историю именно в таком качестве, потому что истории - как и роману - нужен был именно такой герой, чтобы свалить на него всю вину за ошибки правления Иакова II. В его лице обличали весь "антинародный режим" (с). Особенно удобно это было делать после его очень своевременной смерти.

Quote

Вообще-то, если уж говорить о стереотипах, надо не забывать. что в романе есть еще одни пострадавшие, а также потерпевшие, а именно испанцы. Сабатини честно и в деталях вопроизводит leyenda negra о славных кастильских обычаях: кровожадные и фанатичные испанцы. только и думающие, как бы кого ограбить. Образ этот, мягко говоря, не вполне соответствует истине, на что испанские историки жаловались неоднократно и безуспешно.

Полностью согласна. Стереотипы - это грустно.
Спасибо Артуро Перес-Реверте за то, что первым стал писать об испанцах с сочувствием. Ведь в сущности, среди них было очень много благородных людей.

Quote

Сабатини написал очень красивую и романтическую сказку, опираясь на школьную историю Англии. А в этой истории и Джефрейс, и испанцы играют роли записных злодеев.

Подписываюсь. Сказок без записных злодеев не бывает.

Ну почему же? Как раз то, что Сабатини употребил правильный термин, говорит в его (Сабатини) пользу... По крайней мере, источник свой он использовал корректно, хотя "массовый читатель", наверное, мог бы проглотить всякое. Другое дело, что судья оказывается проходным персонажем (Джефрейс сделал свое дело, Джефрейс может уйти ), и насколько для него принципиальна разница между течениями протестантизма, роману, в сущности, неважно. Насчет возможных вариантов перевода - "сектант" или "квакер" - пожалуй, согласен... "Квакер" было бы лучше...

Quote (ivanna)

Вообще-то, если уж говорить о стереотипах, надо не забывать. что в романе есть еще одни пострадавшие, а также потерпевшие, а именно испанцы

Об испанцах, если не ошибаюсь, речь шла где-то в "Таверне"... А здесь, применительно к школьным стереотипам, можно вспомнить, например, еще Хаггарда с его испанцами... СильнЫ были стереотипы, очевидно...

А вообще, хорошо бы про испанцев в другой теме поговорить, оставив эту для лорда нашего Джеффрейса. Обсудим?

Массовый читатель из протестантской Англии или Америки, несомненно, споткнулся бы на неправильно употребленном термине. Остальным, читавшим роман в переводе, это уже не так важно...

Quote

Сабатини мало интересовала личность как судьи, так и короля. Просто очень хороший зачин для истории

Угу. И потому из личностей судьи и короля было сделано то, что сделано
Только рогов и копыт не хватает до образа Аццкой Сотоны.

А теперь, Арабелла и все-все-все,
для вас – первая порция обещанного исторического экскурса. Я подумала, что в первую очередь интерес могут представлять те события, что имеют отношение к роману Сабатини. Памятуя о том, что писатель опирался в основном на труды Маколея, я не цитирую их здесь, а привожу данные по другим источникам, менее известным русскому читателю (если вообще известным), но от этого не менее достоверным. Здесь почти не будет моих эмоций и оценок, только факты из биографии лорда Джеффриса и его современников на фоне реальной, а не «вигской» истории Монмутского восстания и «Кровавых ассиз».

Все, без сомнения, помнят главу 4 «Одиссеи», названную Сабатини «Торговля людьми». Главный герой романа тоже стал жертвой этого дикого на взгляд современного человека обычая. Давайте попробуем разобраться, как все происходило на самом деле и какова была роль верховного судьи Джеффриса в этой неблаговидной истории. (Цитаты я дам в своем переводе, за исключением цитат из романа и тех мест, где важно именно живое звучание английской фразы.)

Итак, что случилось в Бристоле 21 сентября 1685 года?

Город Бристоль, один из важнейших портов Англии, куда в числе других 50 заключенных был отправлен Питер Блад, уже к началу XVII в. стал центром работорговли. Этот грязный бизнес наряду с грабежом колоний и пиратством был важным источником первоначального накопления капитала. Когда дело касалось торговли рабами из африканских колоний, это не входило в противоречия с тогдашним законодательством. Более того, англичане, с помощью военной силы оттеснив своих основных конкурентов из Голландии и Португалии, добились монополии в этом сверхприбыльном бизнесе. На нем наживались громадные богатства – ведь в среднем один человек обходился торговцам в 12 гульденов, а в Америке продавался уже за 300(!). Сегодня это составило бы около 1000-1500 долларов за человека.

Однако наряду с торговлей черными рабами, не имевшими по сути никаких гражданских прав и приравненными к скоту, существовала и полулегальная торговля английскими подданными. Сейчас мы подразумеваем под «киднэппингом» похищение людей с целью выкупа. Киднэпперы семнадцатого века похищали детей из города и окрестностей, переправляя их на Карибы, где большинство важных лиц города, - купцов, олдерменов и даже членов магистрата – имели свои финансовые интересы или владели плантациями. Плантации эти не только приносили доход своим хозяевам, но и постоянно нуждались в притоке свежих рабочих рук и денег для оплаты наемного персонала.

Стоит отличать похищение свободного гражданина с целью продажи его на невольничьем рынке от «транспортирования» на Карибские острова осужденных преступников. «Транспортирование» выступало вполне легальной формой замены смертной казни до 1866 г. и по сути считалось не рабством, а ссылкой на каторжные работы. Однако эта практика давала возможность для т.н. penal slavery, когда преступники «передавались в собственность» того или иного высокопоставленного лица, являясь для него даровым источником дохода.

Именно такое решение принял король Иаков II в отношении группы осужденных в Таунтоне мятежников. Право помилования принадлежало исключительно королю; в течение выездной сессии получая от Джеффриса списки осужденных, Иаков мог выбирать, кому следует заменить смертную казнь ссылкой на плантации. Эти «счастливцы» были распределены между придворными следующим образом: около 100 человек досталось королеве, столько же ее секретарю-итальянцу Жеронимо Нифо, секретарь Совета сэр Филипп Говард получил 200, губернатор Лиуордских островов сэр Уильям Степлтон – 100; по 100 человек досталось также двум крупным вест-индских торговцам – сэру Уильяму Буту и Кристоферу Мусгрейву, и 50 получил капитан Джон Прайс, владелец 40 000 акров земли в Каролине. Не забыли и фрейлин королевы, им удалось заполучить сорок школьниц, известных как «Таунтонские девственницы», заключенных в тюрьму Дорчестера за то, что по совету своих учителей…преподнесли герцогу Монмутскому вышитые ими знамена («знамена свободы», как называет их Сабатини) и Библию.

Прагматичная мотивация короля вряд ли сильно отличалась от той, что рисует нам Сабатини, однако нельзя не отметить, что за некоторых осужденных вносились крупные суммы залога и они избегали печальной участи подвергнуться казни благодаря этому, а не благодаря гуманности короля и его приближенных. Так, родственникам вышеупомянутых «Таунтонских девственниц» пришлось… торговаться с посланцами королевских фрейлин о цене, каковую надлежало выплатить за освобождение каждого ребенка (!). Итоговая сумма в 2000 фунтов сильно поправила материальное благополучие придворных дам – для сравнения, обычное месячное жалованье Джеффриса на посту главного судьи было в полтора раза меньше.

Сабатини ярко описывает нам, как, узнав о королевском выборе, «верховный судья в пьяном бешенстве яростно поносил это недопустимое, на его взгляд, «милосердие» короля» и «в письме, посланном королю, пытался убедить его пересмотреть свое решение». Это письмо, написанное поздним вечером в субботу 19 сентября по окончании сессии в Таунтоне, сохранилось; в нем не найти и следа нетрезвого рассудка или яростного бешенства. Принимая во внимание условности этикета и официальной переписки, это одно из самых дипломатически безупречных писем Джеффриса; но несмотря на витиеватость слога, причины, по которым он осмелился оппонировать королевской воле в отношении ссыльных, совершенно ясны.

Было ли то желание войти в число обласканных королевской щедростью, заполучить свою долю в торговле осужденными? Нет! Ни сам Джеффрис, ни его коллеги не претендовали на это. Вот что он пишет королю:

"… если Ваше величество распорядится пленными так, как уже вами решено, люди, не перенесшие тяготы на королевской службе, скроются с полученными доходами (run away with the booty), и Ваше величество будут впоследствии постоянно беспокоить петициями насчет возмещения ущерба одним и платы за службу — другим. <…> Если бы Ваше Величество не соблаговолило милостиво пожелать одарить тех, кто верно служил вам в армии, и тех, чье имущество было уничтожено во время восстания, я не осмелился бы доставить Вашему Величеству это беспокойство».

Напоминая королю о том, кто в действительности нуждался в денежной компенсации, а также о серьезной перспективе недовольства среди верноподданных, но забытых Иаковом рядовых слуг короны, Джеффрис рисковал расположением как Иакова, так и Сандерленда, что могло осложнить его личные планы на получение поста лорда-канцлера. Как бы то ни было, король просто положил письмо под сукно и не прислушался к совету. Кто знает, быть может, солдаты и офицеры его армии, а также жители западных графств, чьи дома и угодья были разорены в ходе восстания, остались бы лояльными к Иакову в 1688 году, не будь король так расположен своими милостями в пользу придворных дармоедов.

Опираясь не на народ, а на своих продажных придворных, король в очередной раз просчитался и своими руками подготовил печальный финал своего царствования…

Но вернемся в сентябрь 1685 года, в город Бристоль, куда из Таунтона проследовал судейский кортеж. По старинной традиции, Джеффриса и его коллегу Райта встретила процессия трубачей, что вопреки ожиданию местных властей не только не вызвало одобрения его светлости, но и удостоилось резкого комментария. «Я вижу, здесь ждут от меня заготовленной речи, - сказал Джеффрис, - но поверьте, мы здесь не для того, чтобы произносить готовые спичи, формальные слова и следовать за парой надувающих щеки трубачей, ибо все это мы слышали уже двадцать раз. Нет, мы здесь по делу короля, и прошу меня извинить, если я буду изъясняться не таким гладким языком, как вы могли бы ожидать…»

Была тому причиной изматывающая поездка по ужасным дорогам Сомерсета или очередной приступ мучившей судью каменной болезни (Джеффрис упомянул и то и другое себе в извинение), но речь, сказанная в Бристоле 22 сентября, не только не была «гладкой», она была такой, что попала в памфлеты, в «Историю Англии» Маколея, во все биографии Джеффриса и даже – в наименее искаженном относительно оригинала виде – в Оксфордскую хрестоматию разговорного английского языка. Для начала он заявил:
«This man (Monmouth) who has as little title to the crown as the least of you (for I hope all you are legitimate) being overtaken by justice…” Стоит сравнить этот очень тонкий и очень оскорбительный (если вдуматься) сарказм с нейтральным русским переводом в «Одиссее» («любой законнорожденный бедняк имел больше прав на престол, нежели мятежный герцог»), чтобы понять, почему оксфордские профессора-лингвисты удостоили этот незапланированный опыт публичного выступления его светлости своим вниманием.

А дальше произошло нечто такое, чего никак не мог ожидать лорд-мэр Бристоля, сэр Уильям Хэймен, в парадной горностаевой мантии и при регалиях сидящий рядом с Джеффрисом в зале судебного присутствия. Он был уверен, что уж его-то город не постигнет судьба Таунтона, ибо Бристоль оставался верен Иакову и не позволил сторонникам Монмута использовать себя как плацдарм. Более того, именно от запертых ворот Бристоля армия мятежного герцога отвернула к Седжмуру, где ей пришлось принять вынужденный бой. В городской тюрьме не было заключенных мятежников, только несколько ранее осужденных за уголовные преступления человек. Каково же было удивление лорда-мэра, когда Джеффрис во всеуслышание заявил, что уличает его и ряд других официальных лиц, включая мирового судью, в похищении людей с целью продажи их в рабство в Вест-Индию!

Как пишет Роджер Норт, брат тогдашнего лорда-хранителя печати Гилфорда, Джеффрис продолжал честить злосчастного лорда-мэра «всеми возможными бранными словами» Далее он потребовал, чтобы мистер Хэймен оставил свое почетное место и пересел туда, где ему следует находиться, - на скамью подсудимых. Злосчастный лорд-мэр, оцепенев от шока, не мог сделать и шагу, тогда Джеффрис, пользуясь своим правом высшей юридической власти, велел сопроводить его туда под конвоем. Судебный пристав был направлен и к другим лицам, «равно вовлеченным в это злодеяние», как явствует из письма Джеффриса Сандерленду от 22 сентября. Спустя несколько месяцев Хэймену и его подельникам было предъявлено официальное обвинение, повлекшее за собой экстраординарный штраф в размере 10 000 фунтов. Впрочем, сложно сказать, как это отразилось на судьбе тех, кто был продан из Бристоля в Вест-Индию по милости лорда-мэра и его не слишком щепетильных помощников…

Как сложилась судьба остальных «транспортированных»? Установить это в каждом отдельном случае невозможно. Однако точно известно, что некоторые умерли в тюрьме от оспы и других болезней, другим - поразительно многим – посчастливилось бежать из заключения еще в Англии (так, сэр Филип Говард жаловался, что из двух сотен подаренных ему человек 33 сумели скрыться по пути из Шербурна в Веймут). До четверти от общего числа скончалось во время пересылки, как владелец усадьбы Оглторп несчастный Бейнс. Многое здесь зависело от корабля. Бристольский корабль «Джон», отправившийся на Барбадос с 90 ссыльными на борту, привез в порт назначения на 22 человека меньше, тогда как другому кораблю с символичным названием «Счастливое возвращение» удалось переправить из Веймута на Барбадос всех 91 осужденного. Подводя итог, можно сказать, что менее трех четвертей от 850, первоначального числа узников, достигло места своей ссылки.

Никому из членов судейской комиссии (Джеффрис, Левинц, Райт, Уизенс, Монтегью) королем не было пожаловано ни одного осужденного. Маколей утверждает, что Джеффрис «наживался на помилованиях», но единственным случаем такого рода стало дело Эдмунда Прайдо. Этот человек поставлял Монмуту оружие и лошадей; узнав об этом через своих агентов, лорд Сандерленд в июне 1685 г. добился ареста Прайдо, однако официальное обвинение ему смогли предъявить лишь четыре месяца спустя, опираясь на свидетельские показания арестованных мятежников. Все это время Прайдо провел в Тауэре, сочиняя петиции на королевское имя. Друзья его обратились к королю и Иаков не придумал ничего лучше, чем «передать» Прайдо в качестве «награды» Джеффрису. Таким образом король, очевидно, рассчитывал убить двух зайцев, исполнив прошение о помиловании одного и наградив за труды другого. С королевской санкции уплатив Джеффрису сумму в 15 000 фунтов, Прайдо получил официальное помилование, скрепленное Тайной печатью. После Славной революции Прайдо обратился к Парламенту с петицией в надежде взыскать эти деньги с наследников Джеффриса, однако после долгих слушаний дело кончилось ничем.

Среди сосланных на Карибские острова мятежников, не в пример Прайдо, никто не сумел купить помилование. Лишь в 1690-м году они получили помилование от Вильгельма, но не всем удалось вернуться домой. Потомки сосланных в 1685 г. и сейчас проживают на Барбадосе и других островах.

Quote (Maria)

Угу. И потому из личностей судьи и короля было сделано то, что сделано Только рогов и копыт не хватает до образа Аццкой Сотоны.

Ну, так ведь зато как запоминается. И потом, ведь ангеламини тот, ни другой не были

Quote (Maria)

А теперь, Арабелла и все-все-все, для вас – первая порция обещанного исторического экскурса.

Лично от меня - большое спасибо.
Что касается работорговли, я как-то и не сомневалась, что Джефрейс "писал гневные письма" королю не потому, что его обделили. Сабатини пишет, что таких как Блад, Хагторп и прочие - сослали, поскольку не было никого, кто выкупил бы их. А такие люди, как лорд Гилдой купили себе свободу и легко забыли о тех, кто им помогал. О чем думал Яков, принимая выкуп от этих людей и позволяя им отделаться столь легким наказанием - для меня загадка. Неужели не понимал, что они лишь на время "прячут клыки"? Я не говорю, что надо было всех перевешать. Но если встать на позиции короля, против которого поднялись подданные. Простить виновных можно, но потом надо сетко следить за своей едой и слугами - как бы яд не подсыпали, как бы кинжалом не ударили... Извините за этот маленький оффтоп. Но в данном случае я могу даже понять в какой-то мере Джефрейса, даже если он бы в самом деле писал королю, как об этом повествует Сабатини.

Quote

Что касается работорговли, я как-то и не сомневалась, что Джефрейс "писал гневные письма" королю не потому, что его обделили.

Хорошо Потому что напрашивается как раз такой вывод, если поверить Маколею относительно продажи помилований... а это, к чести Джеффриса, все же наговор.

Quote

Сабатини пишет, что таких как Блад, Хагторп и прочие - сослали, поскольку не было никого, кто выкупил бы их. А такие люди, как лорд Гилдой купили себе свободу и легко забыли о тех, кто им помогал. О чем думал Яков, принимая выкуп от этих людей и позволяя им отделаться столь легким наказанием - для меня загадка.

Удивительно, что за многих казненных не только были предложены деньги, но и озвучены ходатайства. Так, лорд Сандерленд лично просил короля о помиловании мятежника Дженкина, но это не возымело успеха. Джон Черчилль, будущий герцог Мальборо принимал участие в деле братьев Хьюлингов, однако они также были казнены. Прошение о помиловании леди Алисы Лайл... инспирировал сам Джеффрис! Иаков заменил старой женщине сожжение на обезглавливание и на этом королевская милость закончилась. Сложно сказать, что именно влияло на его решения в каждом конкретном случае, но личное предубеждение, скорее всего, играло не последнюю роль. В деле той же леди Лайл предубеждение возникло заранее, так как она была вдовой человека, заседавшего в трибунале, судившем Карла I, отца Иакова.

Интересно еще и то, что в 1883-м, когда был разоблачен т.н. "Ржаной заговор", лордов Рассела, Армстронга, Сидни не спасло их высокое положение и то, что они несомненно могли бы, теоретически, заплатить выкуп. Тогда в отношении дел о государственной измене власть проявляла большую, если так можно выразиться, принципиальность...

Quote

Простить виновных можно, но потом надо сетко следить за своей едой и слугами - как бы яд не подсыпали, как бы кинжалом не ударили...

На тот момент это были несколько уже устаревшие методы, так что вряд ли он опасался политического убийства. Однако следить надо было - иначе как могло получиться, что даже самые близкие к Иакову люди сумели переметнуться к Вильгельму и подготовить эффективно реализованный переворот...

Quote

Извините за этот маленький оффтоп. Но в данном случае я могу даже понять в какой-то мере Джефрейса, даже если он бы в самом деле писал королю, как об этом повествует Сабатини.

Да это и не оффтоп вовсе...это все одни и те же люди, одна и то же тусовка :))
Странно, что король начхал на это письмо, ибо Джеффрис в отличие от советников-иезуитов и лорда Драммонда редко советовал откровенные глупости. Тем не менее, король, будучи на сто процентов уверен в его преданности, все же слишком часто предпочитал поступать вопреки его советам.

Quote (Maria)

Удивительно, что за многих казненных не только были предложены деньги, но и озвучены ходатайства. Так, лорд Сандерленд лично просил короля о помиловании мятежника Дженкина, но это не возымело успеха.

А вот меня это не удивляет. У Сабатини это прописано, когда Блад с горечью замечает, кто сидит в тюрьме, а кто получает прощение.

Quote (Maria)

На тот момент это были несколько уже устаревшие методы, так что вряд ли он опасался политического убийства.

Ну, не стоит понимать меня столь буквально Я просто имела в виду, что если они один раз восстали против него, стоит ожидать, что и еще не раз предадут.

Quote (Maria)

Странно, что король начхал на это письмо, ибо Джеффрис в отличие от советников-иезуитов и лорда Драммонда редко советовал откровенные глупости. Тем не менее, король, будучи на сто процентов уверен в его преданности, все же слишком часто предпочитал поступать вопреки его советам.

В самом деле, странно. Видимо, очень денег хотелось

Quote

Quote (Maria) Странно, что король начхал на это письмо, ибо Джеффрис в отличие от советников-иезуитов и лорда Драммонда редко советовал откровенные глупости. Тем не менее, король, будучи на сто процентов уверен в его преданности, все же слишком часто предпочитал поступать вопреки его советам. В самом деле, странно. Видимо, очень денег хотелось

Он таки прислушался к советам, когда было уже слишком поздно.
Люди думают, что ошибки Иакова были исправлены посредством Славной революции.
На деле, большинство самых одиозных его решений было резко отменено в короткий период, революции предшествовавший. Здесь велика заслуга именно Джеффриса и Сандерленда, надеявшихся, что таким образом король сможет избавить себя от упреков хотя бы в части инкриминируемых ему злоупотреблений. Но это не помогло ни Якову, ни им...