orion, то ли Вы знаете женщин лучше, чем я, то ли у меня все еще иллюзий больше (что я добрее -- не поверю!), только я вполне допускаю отсутствие у мисс Бишоп столь кровожадных импульсов. Рыдать в подушку она, конечно, рыдала, но вот насчет пропасти... Впрочем, присутствующие на форуме многочисленные дамы нас рассудят, проявив, надеюсь, полную искренность!

А мы пока замахнемся на самое святое -- на упомянутую Арабеллу нашу Бишоп. В сущности, фамильная швабра Марии может и не понадобиться, потому что оскорблять чьи-либо чувства я не собираюсь, а хочу просто академически порассуждать.

Итак: приватирство, как деликатно именовалось это рискованное занятие, в колониях было делом общеизвестным и распространенным. Капитаны (те из них, конечно, у кого лоску побольше) принимались в обществе на Барбадосе или Ямайке, думаю, не хуже, чем на Тортуге, а их деятельность имела и непосредственно полезный для колоний результат: помимо драгоценностей и отчислений патентодателям, приватиры снабжали население дешевыми (потому что беспошлинными) товарами.

Причем это вовсе не обязательно должны были быть камзолы или платья, замаранные кровью невинных жертв. Из Испании везли же куда-нибудь, скажем, на Кубу новинки моды из метрополии (именно как товар, новенький, на продажу) -- и что тут такого, если в результате обновки доставались модницам Барбадоса?

Еще раз подчеркну: это такая жизнь тогдашняя, и мисс Бишоп, как девушка своего времени, по моему мнению, не могла об этом не знать и вряд ли относилась к этому как-нибудь принципиально иначе, чем большинство. Пиратствовать нехорошо? Но, прежде всего, это не пиратство, а приватирство, да и, в конце концов, никакие соображения и угрызения не мешают же ей, например, владеть плантациями и рабами, в том числе и белыми -- своими соотечественниками. И что-то не видно, чтобы она задумывалась, почему во время ее верховых прогулок ее сопровождают слуги-негры, которым, может быть, хотелось бы полежать в тенечке, а не носиться неизвестно куда с высунутым языком.

Я не хочу ни в чем обвинять мисс Бишоп. Она, конечно, добрая девушка, и зря тиранить и наказывать рабов не будет -- примерно так же, как не будет зря хлестать свою лошадь. Но у лошади же она не спрашивает, хочет бедняжка или не хочет куда-то скакать, если этого хочет хозяйка?

Почему же столь здравомыслящая девушка должна проявлять прямо-таки донкихотское прекраснодушие относительно приватирства? Не верю, а вернее, считаю, что приписывать ей такое прекраснодушие -- не больно-то исторично. Отсюда же возникают следствия относительно ее взглядов на действия доктора Блада, ставшего капитаном Бладом.

Было бы более правдоподобно, чтобы она не переживала (ах, как же это такой хороший человек стал вором, пиратом и преступным отребьем), а по-доброму порадовалась за него: он приватир во французских колониях, по слухам, весьма успешный, вне опасности (не больше, по крайней мере, чем другие), и занимается распространенным промыслом. Конечно, в глубине души она может сожалеть: он по-прежнему изгой у себя дома, он не может вернуться в Англию (или на Барбадос...), но ведь Блад, как известно, и раньше немало бродяжничал, а своих собственных чувств к нему Арабелла еще осознать не успела. Вряд ли будет она его ненавидеть и за якшание с французским губернатором: тут она как раз имеет достаточно широкие взгляды (эпизод с ранеными испанцами). Она может отрицательно относиться к жестокостям этого промысла, но тут как раз Блад не должен подавать ей много поводов для горя.

Что отсюда следует? Что пресловутая фраза "вор и пират" диктовалась не объективным положением Питера Блада в тогдашнем мире и, более того, в хорошем обществе Вест-Индских колоний, а исключительно желанием (пусть подсознательным) Арабеллы просто оскорбить, обидеть его (и мы даже знаем, почему, хотя она сама еще не знает...). Ну, вроде как был бы у вас знакомый врач, неплохой врач, хотя и не гений, -- а вы бы, за что-нибудь совершенно постороннее обидевшись, начали бы на него кричать: "коновал ты, людей моришь, только и знаешь, что с больных деньги тянуть" (хотя таких врачей в мире тоже, наверное, немало!). А если Блад (не столько сабатиниевский, сколько каким бы он был в действительности) искренне считает, что его промысел -- не так уж плох, и Арабелла тоже примерно так может считать, -- накал страстей на одну квадратную сажень палубы в момент известного обмена репликами оказывается намного выше, чем если бы Блад к тому времени был уже много месяцев рефлексирующим неврастеником, а Арабелла уже не раз оплакала его падение в бездну порока и преступлений.

Что и требовалось доказать!

orion, у Вас, по-моему, чересчур сильно развитое воображение.
Всё- таки Арабелла - нежная барышня с чувствительным сердцем, а не Миледи какая-нибудь (прости господи)

Тем не менее, отложив в чулан страшную тяжёлую швабру, попробую тоже порассуждать
… хм академически
(вообще-то нас учили, что одна речь должна быть посвящена одной проблеме)
поэтому я изберу (темой своего доклада) взгляды Арабеллы на пиратство и свое положение хозяйки.
Итак

Пункт 1. Арабелла-плантатор.
Вызывает у наших джентльменов больше всего нареканий.
Но плантации достались ей по наследству, и в управление она не вмешивалась (а попробуй поспорь с таким дядей).
Кроме того, возможно, она разделяла взгляды людей своего круга на положение негров.
И сравнение с лошадью некоторым образом правильное. То есть, хорошие хозяева заботились о рабах, как о скотине, считая их в некотором роде не совсем людьми: а что ещё о них думать – работают и поют непонятные песни.
А вот когда у них на плантации появились белые соотечественники, тут её конкретно стало плющить.

Пункт 2. Арабелла - враг пиратов.
А с чего вы собственно взяли, что она хорошо относилась к местным (барбадосским) приватирам?
Полагаю, что она была неплохо знакома с 10 заповедями, поэтому порицала и воровство, и сопровождающее его убийство.
И нигде не сказано, что она была в восторге от дешевых беспошлинных шмоток.
Наверное, она была в курсе, что за это дешевизну заплачено более дорогой ценой.
И в плане развития колоний предпочла бы свободную и безопасную торговлю.

Так что не надо считать её пристрастной. Скорее, можно сказать, что у неё была большая и прекрасная совесть, которая распространялась далеко за приделы её собственного существа

заметьте, она вряд ли восторгалась приватирами, но в то же время это тогда (особенно на Ямайке) было делом обыденным.

Вот, вот!!! Да еще, гад такой, угробил человека (пусть пирата), чтобы добиться НЕ ЕЕ (в смысле, не неотразимой мисс Бишоп) любви!!! :wolverstone_

:

Captain_Every, в принципе, я с вами полностью согласна. Но с легкой руки Сабатини речь идет не о приватирстве, а о пиратстве, а пираты были страшные люди, которые могли нагрянуть на мирный город во время сиесты, спалить его, всех разграбить, мужчин пытать, женщин изнасиловать и убить. Арабелла все же не была а-ля мадам де Кулевэн, и образ прекрасного капитана на фоне такого вот города не мог ее привлечь, как бы он ей не нравился в прошлом.

Да. Была ли у нее возможность знать и судить его действия... вопрос, но: она поверила слухам, которые распространяли другие пираты и была уж совсем не объективна, ибо в тот момент, когда она кинула в лицо "вор и пират", судьбы разрушенных городов интересовали ее меньше всего на свете.

Я не думаю, что можно осуждать владение рабами (слугами) как Арабеллой, так и Питером Бладом - рабство отменено не было, вольно-наемнического труда на плантациях не было, трудового кодекса тоже не было, слуги-негры - вполне отвечало духу времени.

Я думаю, что так она и делала до тех пор, пока не узнала историю о Мадлен. :)

(А Мадлен-то какая шалунья, а!)

Элио, я как раз обожаю Арабеллу. Причем не потому, что она - какая-то ангелоподобная, неземная, и на нее боязно даже поднять взгляд. А за то, что ЖЕНЩИНА с большой буквы, и притом самая что ни на есть реальная - из плоти и крови, со всеми присущими прекрасному полу достоинствами и недостатками. Потому, уверен, и Блад влюбился в нее, и сохранил это чувство, несмотря на "вора и пирата". Ну, а ревность иной раз может толкнуть и не на самые возвышенные мысли... что же, дело житейское, и никому не в укор. Даже Арабелле.

А orion намекает, что тест показал результат - капитан Блад ;) :D

Ни малейших! Именно потому, что это в рамках исторического периода. Хотя противоречит современному взгляду на рабство. Но именно здесь и заслуга Сабатини, который посмотрел на это не своими (человека ХХ столетия) глазами, а глазами человека из того времени, которое он описывает: то есть посмотрел и... ничего не заметил -- в самом деле, как для Арабеллы абсолютно естественно, что ее сопровождают невольники, она об этом даже не задумывается, так же это естественно и для автора. А вот с вопросом о предосудительности пиратства-приватирства -- он (а по его воле и она?) стоит на позициях нашего, а не того времени.

Разумеется, мы вступаем в область предположений (Вы так же, как и я, кстати). Но, раз уж предполагать, я скорее предположил бы, что Арабелла при такой чувствительности постаралась бы уехать куда-нибудь -- нашлись бы какие-нибудь родственники, может быть и на материке или в метрополии, -- или (о ужас!) выскочила бы замуж -- замужество без всеохватывающей любви, конечно, вещь грустная, но не выход ли оно из колониального мира, где все пропитано пиратством?

Кроме того, тут опять некоторая избирательность совестливости Арабеллы. Например, еще на Барбадосе она узнала, что Блад в недалеком прошлом -- наемник, человек, какое-то время живший войной (как там с заповедями?) -- ведь даже Сабатини не приводит других извинений, кроме "характера" Блада и странной индульгенции -- "мы, ирландцы, своеобразный народ"; человек, продавший свою шпагу чужому государству, причем, если я не путаю, в период, когда это государство было в состоянии войны с его родиной; с современной точки зрения, все это столь же неприглядно, как и пиратство-приватирство, а вот для Арабеллы становится только свидетельством нелегкой судьбы Блада и вызывает у нее слезинку сочувствия. И правильно, скажу я, прав Сабатини, потому что здесь он (и его героиня) смотрят из XVII века, а не ХХ-го!

Так я про осознание и говорю! Только -- расставлю еще раз акценты -- "не то, чем мы себя осознаем", или "не то, чем нас осознают люди совсем другой эпохи и места жительства". Исторический романист должен скорее играть согласно первому высказыванию (по крайней мере, во внутренних мотивировках своих персонажей), мне кажется.

Наверно, я плохо его сформулировал. 1) Предположим, что Блад долгими неделями терзается-терзается, стать ли ему отбросом общества, вором и пиратом; потом месяцами терзается-терзается, как же это он живет отбросом общества, вором и пиратом (потому что не откажем же мы Бладу в наличии совести?); потом он слышит это из уст Арабеллы -- ну да, обидно, конечно, но в общем объективно и схоже с его собственной самооценкой. Тогда весь конфликт и все страдание сводится лишь к тому, что она (Она!) должна была быть таким поистине неземным созданием, чтобы пожалеть, простить, полюбить и приголубить отброса общества, вора и пирата, а она вот оказалась справедливой девушкой, потому и назвала вещи своими именами. 2) Предположим далее, что Арабелла уже несколько лет оплакивает горькими слезами свое прежнее мнение о докторе Бладе, потому что он оказался отбросом общества, вором и пиратом; что она свыклась с этой мыслью, и при подвернувшемся случае, ну, пусть находясь в несколько чрезмерно взволнованном состоянии, сказала этому человеку, обманувшему ее радужные надежды, правду о том, кто он такой.

А теперь 3) предположим, что Блад занимается ремеслом не менее почтенным, чем его наемничество, не выделяется из общего истэблишмента Тортуги (да и не только Тортуги), что его совесть спокойна, поскольку специально он не лютует, людей не истязает и т.д.; единственное, что его терзает, что Арабелла для него -- беглого каторжника -- недоступна, что только неожиданное и случайное стечение обстоятельств (смерть Иакова и всеобщая амнистия нового короля, например) сможет позволить ему оказаться с ней рядом и завоевать ее сердце; предположим далее, что он случайно оказывается с ней рядом, да еще оказав ей немаловажную услугу, и что же слышит вместо "здрасьте"?! -- "вор и пират"?! Да когда же это он был вором и пиратом?! 4) Предположим, наконец, что Арабелла все эти годы вспоминала о Бладе с тихой грустью: хорошо, что он спасся, хорошо, что у него все в порядке, хорошо, что он нашел в колониальном мире свою "нишу", хорошо, что о нем в общем не говорят ничего особенно дурного -- приватир как приватир, вот только более удачливый, чем остальные; но тут она узнает нечто, не имеющее ничего общего с приватирством, но что -- она еще даже не осознает почему -- ее безмерно ранит; и вот, оказавшись лицом к лицу с добропорядочным приватиром Бладом, к тому же спасшем только что ее саму, она путается в буре мыслей и эмоций -- "как же так, как он мог, но при чем тут это, почему я вообще об этом думаю, но я ведь думала, Господи, да что я могла думать, когда этот человек, да какое мне вообще дело до этого человека" и т.д. -- и все находит выход в виде "вор и пират".

Так вот, мне кажется, что при схеме "3-4", то есть когда разражается гром среди ясного неба, накал страстей, буря эмоций, шок обоих участников сцены намного сильнее, чем при схеме "1-2".

Боюсь, не более, чем солдаты, а война в то время -- дело обычное: всегда кто-нибудь когда-нибудь с кем-нибудь воюет, и масса людей, которым не сидится дома, шляются с одного театра военных действий на другой...

Да, но две версии "Одиссеи глазами Арабеллы", как мы знаем, придерживаются несколько другой точки зрения: ее примиряет с Бладом скорее то, что он "не-такой-как-все" пират. А в обыденной жизни скорее примирило бы как раз, если бы он был таким как все (без чрезмерной жестокости, но, конечно, и без сантиментов -- ремесло такое).