Сама энциклопедия хорошая, коротко и обо всем. О Бладе по 3 книгам написано емко и позитивно.
Но отдельные места заслуживают цитирования.

A superb sea-man, Blood out-thinks as well outfights his foes. A true gentleman, he is loyal to friends,courteous to prosiners and infinitely respectful toward women.

( Здесь все понятно, самый крутой моряк, мега-умный и мега-хитрый... Верен друзьям, великодушен к пленным и
истинный рыцарь по отношению к женщинам..... Вообщем солдат ребенка не обидит...)

А вот как быть с такими пассажами (это ведь не просто рецензия, а типа энциклопедический справочник..)

Статья Captain Blood, his Odyssey-.
In fact, Spain had no fleets in the Americas and never attacked a British town.
( У Испании никогда не было флота в Америках (Нвом Сете), и она никогда не нападала на британское поселение (город).

Статья Captain Blood returns
By the end, Blood resembles one of the more eccentric fictional detectives. Tranported by accident to Totruga, he really belongs in a English country house, or in a comedy of manners.

(По Хронике: К концу повествования Блад все больше экцентричного /чудаковатого литературного детектива.
Случайно оказавшись на Тортуге, он напоминает персонажа комедии нравов или английской сельской драмы.)

Fortunes of Captain Blood:
This sequel is devoted to Blood super-hero. The six episodes celebrate Blood"s genius for disguises.
( Сиквел посвящен теме Блада-супер-героя. Шесть эпизодов книги прославлют талант Блада к маскировке.)

Вот это -еще так сяк. действительно Удачи - это сплошной маскарад.

А предыдущие пассажи -ужас-ужас. Поэтому Блад популярен в сновном в России, а не за рубежом. Его тонкую и чувствительную душу мы понимаем лучше! гыыы

Добавлено (15 Март 2012, 6:39 PM)
---------------------------------------------
шет Сабатини. И дальше: «Левасер и Блад заключили договор, подписанный не только ими, но, как это было принято, и выборными представителями обеих команд».
Вдумайтесь - в тот период, когда рабство было самой распространенной формой зависимости человека от человека, здесь используются такие правовые нормы, которые не везде встречаются и в наше время. Взять хотя бы дележ добычи: каждый знал причитающуюся ему долю - согласно «трудовому участию». Вот, на-пример, как об этом пишет Эксквемелин: «Собрав всю... добычу, должно, прежде всего, выделить долю еге-рю (как правило, двести реалов), затем вознаграждение плотнику, принимавшему участие в постройке и снаряжении корабля; плотнику обычно выплачивают сто или сто пятьдесят реалов, и суммы эти выплачи-ваются после возвращения из похода. Затем следует доля лекаря (на больших кораблях ему выделяют на медикаменты двести или двести пятьдесят реалов)».
Цитата длинная, но посмотрите, какой порядок: сначала егерю, готовившему продовольствие, потом плот-нику (оба остаются на суше), а за ними врачу - первому из тех, кто находился на борту корабля. И уж затем следует раздел между командой: у капитана четыре или пять долей, далее - ниже и ниже, у юнги - половин-ная доля. Договор этот соблюдался строжайше - иначе не могло и быть. Каждый из пиратов был заинтересо-ван, чтобы все ценное шло в общую кучу, а потом делилось. Правда, историки пишут, что перед дележкой часто предлагалось добровольно выложить все, что «забыто» в карманах. До той поры был не грех, если в пылу боя что-то схватил себе. Но позже...
Известен случай, когда в отряде Моргана возник ропот по поводу добычи. Предводитель, смелый и реши-тельный человек, вывел пиратов на пустое место, разделся и приказал обыскать себя. А затем и других. Все - больше вопросов не было.
Доля выплачивалась безукоризненно. И в то далекое время, и... сейчас. Да, именно сейчас. Обычай деления добычи на доли в команде остался в рыболовном флоте.
Советский писатель Радий Фиш, ходивший с рыбаками в плавание, в своей книге «Да здравствуют медве-ди!» (М., 1983) с удивлением отмечает: «Но вот «паевая система» сохранилась, оказывается, до сих пор. На нашем судне 108 человек. Капитан имеет 2,8 пая, старший помощник - 2,3, старший механик - 2,5, уборщица - 0,5 и т. д. - всего 125 паев. Если тонна обезглавленного, выпотрошенного, замороженного и упакованного морского окуня принимается в порту, скажем, за 47 рублей, то разделите эту сумму на количество паев, и вы узнаете, сколько получит матрос первого класса с тонны готовой продукции «по прямым сдельным расцен-кам»».
К написанному ни добавить, ни убавить. Та же пиратская долевая система, причем почти полностью совпа-дающая (уборщица сегодня и юнга триста лет назад - по 0,5 пая). И если вместо обезглавленного и выпо-трошенного морского окуня, о котором пишет Р. Фиш, представить выпотрошенный галеон...
Конечно, все читали «Остров сокровищ» Р.-Л. Стивенсона. Вспомните дневник Билли Бонса: «Десять или двенадцать следующих страниц были полны странных записей. На одном конце стояла дата, а на другом значилась сумма. Как обычно в бухгалтерских книгах... записи велись в течение почти двадцати лет. Запри-ходованные суммы становились все крупнее...» Вот это тоже рассказ о добыче, пришедшейся на долю штурмана Билли Бонса.
Так вот, зная все это, легко понять ситуацию, приведшую к стычке с Левасером. Лицо это историческое. В прошлом капитан французского королевского флота, Левасер с отрядом пиратов изгнал англичан с Тортуги в 1641 году, получив звание губернатора острова. Десять лет царствовал на нем, все круче и круче обраща-ясь с местным населением, пока в 1652 году не был убит своими помощниками.
Именно он укрепил остров, построил форт на скале, возвышавшейся над гаванью Тер-Бас. В 1645 году ис-панцы сунулись на Тортугу и... получили по зубам. Но в историю Левасер вошел как жестокий тиран (по отношению к своим подчиненным, не к испанцам), и это определило его место в романе.
Что сделал Левасер крамольного, с точки зрения команды своего корабля? Забрал себе детей губернатора д'Ожерона, оценил их свободу в двадцать тысяч песо и, по мнению окружающих, пытался присвоить эти деньги. А ведь вся добыча подлежала дележке - закон «берегового братства». Переступив через него, Лева-сер сам подписал себе приговор. В такой ситуации рассчитывать на поддержку команды он не мог.
«Самое неприятное и печальное - это то, что вы утаили от меня часть трофеев. Такие поступки, согласно нашему договору, караются, и, как вам известно, довольно сурово», - напоминает ему капитан Блад. И на слова Левасера, что «мы можем расторгнуть наш союз», отвечает: «Это случится немедленно после выпол-нения вами условий соглашения, заключенного нами перед отправлением в плавание».
Сабатини хочет показать нам своего героя с самой лучшей стороны, человеком, препятствующим гнусным поступкам Левасера и в конце концов убивающим его. Но интересно, что причина для ссоры выбрана во взаимоотношениях пиратов. Блад отнюдь не бросается силой освобождать дочь и сына «губернатора Торту-ги, острова, который является единственным... убежищем в этих морях». Одно это могло бы стать причиной схватки - причем довольно обоснованной, ведь Блад сам стал невольным сообщником Левасера.
Автор же выбирает иной путь. У него капитан Блад не только спаситель, он еще и человек слова. Правда, это, по мнению самого Блада, маска: «Мне пришлось подкупить банду негодяев и убедить их выйти из по-виновения еще большему негодяю». Но это слова, обращенные к спасенным. Левасеру же он говорит: «Наш договор предусматривает, что любой из членов экипажа кораблей, кто утаит часть трофеев хотя бы на одно песо, должен быть повешен на нок-рее. Именно так я и намерен был с тобой поступить». Может быть, этим словам тоже можно верить? Тогда: благородство благородством, а подписанные соглашения нужно соблю-дать. И слова Каузака, что Блад «честно поступил с нами», отнюдь не свидетельство подкупа — действи-тельно честно...
И вот Блад задумывает небывалое дело - нападение на город Маракайбо. И это исторический факт - в 1669 году подобное сделал Морган. Мы уже встречались с этим человеком, когда говорили о судьбах и путях людей, сначала бывших рабами на Барбадосе, потом командовавших пиратами. Чем дальше идет повество-вание о Бладе, тем больше и больше сливается его образ с тем исторически достоверным портретом Морга-на, который мы знаем. Сливается, но не может слиться до конца.
Писатель, ведущий своего героя в существовавшем мире, не может пройти мимо определенных реалий, от-разившихся на судьбах эпохи. Восстания, войны, перевороты - все это накладывало отпечаток на жизнь ка-ждого героя (и литературного - тоже) в Европе. В Карибском море подобными вехами того времени были крупные пиратские рейды. Такие, как поход на Маракайбо. Сабатини не просто сделал Блада участником похода. Он - руководитель пиратов, а, следовательно, скажет любой, его поступки - поступки Моргана, того, подлинного «адмирала пиратов» (так именовали Моргана испанцы).
И все же это не так. Сабатини сумел провести своего героя путями Моргана, отделив подлинно новаторские приемы боя, высокое умение командира от жестокости и коварства, проявлявшихся у его прототипа. Флото-водец и пират (в худшем смысле этого слова) - вот две стороны личности Моргана. Ясно, что Блад мог взять себе только первое.
Сабатини усиленно подчеркивает это. Нападение на город, вынужденная задержка, блокада и прорыв ее, вплоть до использования брандера и вымышленного десанта на остров, - здесь все «по Моргану». Один к одному, даже то, что между пиратами и испанцами шла переписка — первые требовали выпустить их в мо-ре, вторые требовали сдачи. Испанцами командовал дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса. Вспомните имя противника Блада - дон Мигель де Эспиноса-и- Вальдес.
И главное различие - по Сабатини, капитан Блад не грабил, не убивал мирных жителей. Об этом в книге ни слова. Просто пообещал сжечь город, а испуганный вице-губернатор достал деньги. Перед этим произошел вот какой разговор. Узнав от вице-губернатора, что деньги у жителей все же есть, Блад удивился: «А не ка-жется ли вам, что с горящими фитилями между пальцами вы станете более разговорчивым?» На что полу-чил ответ: «Так делали Морган, Л'Оллонэ и другие пираты, но так не может поступать капитан Блад».
Вот так, несколькими абзацами Сабатини отделил романтического Блада от залитых кровью пиратов. На страницах книги сделал то, чего не могло быть в жизни: история флибустьерского моря писалась отнюдь не пером, а абордажной саблей. И руки, державшие эту саблю, были отнюдь не в чернилах...
Изменения коснулись и дат. Маракайбо был взят в 1669 году. Сабатини перенес действие в 1687 год. Зачем ему это понадобилось? Да потому опять, что не мог Блад оставаться в стороне от важнейших событий эпо-хи. А они все произошли после 1689 года, когда на английский престол взошел Вильгельм III Оранский. При нем Англия присоединилась к Аугсбургской лиге, созданной для ограничения территориальных захватов Франции в Европе.
Как бы в отместку Франция произвела единственный рейд на испанские владения в Америке. Конечно, стычки - и серьезные - были раньше. Французские пираты потрошили испанские корабли не хуже англичан. Заходили на острова (на ту же Тортугу) военные корабли французов. Но вот чтобы из Европы прибыл флот с заданием совершить рейд на материк, рейд чисто пиратский по своей сути, такого еще не было.
Рейд этот произошел в 1697 году. Сабатини и его сдвинул по крайней мере на восемь лет. Можно понять писателя: Маракайбо - 1669-й, рейд на Картахену - 1697-й. Без малого тридцать лет разницы. Что, прика-жешь капитану Бладу все это время болтаться в море? За тридцать лет даже Арабелла вышла бы замуж...
И Сабатини, ловко выстроив даты по своему усмотрению, высылает Блада против Маракайбо в 1687 году. Потом идет 1688 год, когда, по роману, его герой спасает Арабеллу и лорда Джулиана Уэйда, а потом столь неудачно становится офицером флота короля Якова. Уход из Порт-Ройяла, возвращение на Тортугу, рейд на Картахену - это уже 1689 год. И наконец, известие, что в Англии правит Вильгельм III. ««Последние три месяца мы были оторваны от всего мира, сэр», - ответил Блад».
Наступал неизбежный конец скитаниям Блада, конец повести Сабатини: «Если король Яков свергнут с пре-стола и бежал во Францию, значит, наступил конец ссылке Блада, и он мог вернуться в Англию, к мирной жизни, столь трагически нарушенной четыре года назад».
Конец был не только скитаниям Блада. Нападение на Картахену - самое крупное военное мероприятие, в котором принимали участие пираты, вершина их славы. И одновременно начало заката - в том же 1697 году война закончится Рисвикским миром. А после него англичане начнут вовсю «чистить» свои колонии в Ка-рибском море. То же самое будут делать и французы. В целом наступление это началось раньше, когда вре-мя от времени объявлялись амнистии, а пиратам прощались все грехи. Но там была двойственная ситуация - пиратам приказывали бросить свое «ремесло», схваченных вешали, но в то же время крупной охоты на них не вели. Теперь же в дело вступил королевский флот.
Видно, что и самому Сабатини все труднее и труднее вести повествование в прежнем стиле. Темп романа убыстряется, кульминацией всех боевых событий становится битва в гавани, во время которой даже потоп-лена «Арабелла» - своего рода символ окончания скитаний, ведь на этом судне ушел в свою одиссею по Ка-рибскому морю капитан Блад.
Действия его прямы, автор теперь не задает загадок, используя хорошо знакомые ему реалии пиратской жизни. Раньше он делал это часто. Вспомните хотя бы первый уход плантатора Бишопа с «Синко Льягас»: «Питер Блад отдал распоряжение, и поперек планшира привязали длинную доску... Полковник со злобой взглянул на него... Сделав три шага, Бишоп потерял равновесие и, перевернувшись в воздухе, упал в воду».
Так вот, подобным образом пираты казнили людей, а здесь это было своего рода позорной казнью, которой часто забавлялись они. И неудивительно, что Бишоп прошел через нее. Нам такие детали неизвестны, и чи-татели воспринимают все просто как забавный случай. Для тех же, кто был связан с морем, уход Бишопа по доске становился символом его будущего позорного падения.
«Но страшнее всего были его рассказы. Ужасные рассказы о виселицах, о хождении по доске, о штормах и об островах Драй-Тортугас, о разбойничьих гнездах и разбойничьих подвигах в Испанском море», - вспоми-нал Джим Хокинс, герой «Острова сокровищ». Ну это еще XVIII век, точнее, примерно его половина. Уже нет открытого пиратства, но еще бродят по земле остатки экипажей, еще есть люди, с тоской вздыхающие о прежних порядках и прежней добыче. Тут же вспоминают и «хождение по доске».
Наступает XIX век. В ответ на вопрос Гекльберри Финна: «А что же они делают, пираты?» - Том Сойер от-вечает: «О! Пираты живут весело... А матросов и пассажиров они убивают - заставляют их пройтись по дос-ке...»
Вот сколько скрыто за простой вроде бы деталью - падением Бишопа с доски за борт «Синко Льягас». Автор романа не раз прибегает к символике, понятной нам,- скажем, там, где Блад переименовывает три захвачен-ных судна, дав им имена богинь судьбы. Богинь, ныне вершащих судьбы испанских кораблей. И, как мы видим, наряду с этим в романе немало деталей, понятных только людям, знающим море, как будто «Одис-сею...» писал не профессиональный писатель, а профессиональный моряк. И этот моряк выдает капитану Бладу самую лучшую характеристику.
Вот какой можно взять пример - дисциплину. Уже уп